Хотя она стояла прямо и совершенно неподвижно, с непроницаемым лицом, ее спокойствие было чисто внешним; внутри у Сантэн от возбуждения все кипело, и это состояние тут же передалось Денди Лэсс. Малейшая попытка успокоить ее словом или жестом была бы моментально замечена судьями и наказана штрафными очками. Так что Денди Лэсс была вне себя от нетерпения. Мягкий золотистый зад почти не касался земли; она переминалась с ноги на ногу, подергиваясь от возбуждения, но при этом не двигалась с места, чтобы не навлечь на себя гнев судей. Скулеж или лай наказывался немедленной дисквалификацией. Денди с невероятным трудом удерживалась от того, чтобы не подать голос, наблюдая за отчаянными попытками Эмбера Джоя найти упавшую птицу. Ее всю буквально трясло от нетерпения, горло разрывалось от рвущегося наружу лая, она просто не могла дождаться своей очереди. Через каждые несколько секунд умоляюще поглядывала на Сантэн, ожидая команды.

Шаса Кортни внимательно наблюдал за матерью со своего места на линии огня. Как и всегда, он не мог не испытывать при виде ее чувства глубочайшего восхищения. Сантэн Кортни-Малькомесс в минувшую новогоднюю ночь стукнуло ровно семьдесят лет. Своим именем она была обязана тому, что родилась в первый день двадцатого столетия, [6] но при этом по-прежнему сохраняла стойкость и подтянутость подростка. Очертания ее бедер и ягодиц под тонкой шерстяной тканью были по-аристократически изящны.

«Кому еще могло бы прийти в голову явиться на полевые соревнования в брюках от Шанель, – с улыбкой подумал он, – что уж говорить о ее сапогах из страусиной кожи, сшитых вручную «Гермесом» в Париже».

Она одна растила Шасу с младенчества, ибо его отец погиб во Франции, во время войны, еще до рождения малыша. Опять же в одиночку нашла в пустыне первый алмаз на том месте, где впоследствии возникли легендарные Хъянские копи. Тридцать лет управляла этими копями, создав в итоге огромную финансовую империю, которая получала название «Кортни Энтерпрайзиз». И хотя со временем руководство этой империи перешло к Шасе, а затем и к ее внуку, Гарри Кортни, Сантэн все еще регулярно посещала заседания совета директоров компании. И каждое слово, каждая мысль, высказанные ей на совете, выслушивались с глубочайшим вниманием и уважением. Каждый член семьи, начиная от самого Шаса и кончая выводком детей Гарри, ее правнуков, в возрасте от четырех лет до нескольких месяцев, относился к Сантэн Кортни с благоговейным трепетом. Она была единственной, кто мог отдавать приказы Белле Кортни, причем эти приказы, как правило, исполнялись без лишних споров или ненужных вопросов.

И вот сейчас она стояла с обнаженной головой под ослепительными лучами африканского солнца, в этот изумительный весенний день, рядом с породистой сукой, прижавшейся к ногам, и ее волосы сверкали и переливались на ярком солнечном свете. Волосы были предметом особой гордости, густые, жесткие, все еще вьющиеся, коротко подстриженные, цвета вороненой стали с яркими вкраплениями чистой платины. Подбородок ее был задран, лицо сосредоточено.

Годы не разрушили ее красоту; напротив, придали ей какую-то горделивую чистоту. Возможно, время и иссушило эту некогда безупречную кожу, но оно ничего не смогло поделать с волевой линией подбородка, гордыми скулами и высоким благородным лбом.

Оказалось, время бессильно и против этих темных глаз; они в любую минуту могли загореться жестоким, хищным огнем, а уже в следующее мгновение в них светился мягкий юмор и снисходительная мудрость.

Словом, потрясающая женщина. Подумать только, ей по-прежнему так же необходимо выигрывать, как и пятьдесят лет назад.

Один из судей пронзительно свистнул в свисток, и плечи Банти Чарльза разочарованно поникли. Это означало, что Эмбер Джой потерпел неудачу и его отзывают обратно. Банти Чарльз, в свою очередь, засвистел и подал резкий знак рукой. Эмбер Джой послушно повернул к берегу и вылез из воды. Он шумно отряхнулся, разбрасывая во все стороны сверкающие на солнце фонтаны брызг, а затем, к ужасу своего хозяина и к вящему удовольствию зрителей, поднял заднюю ногу и презрительно выпустил струю в ближайшие камыши, предельно ясно выразив тем самым его, Эмбера Джоя, мнение об утке, запруде и судьях.

Подобное разнузданное поведение в ходе соревнований считалось совершенно недопустимым и, несомненно, заслуживало весьма суровых штрафных санкций. Тем не менее, Эмбер Джой являл собой воплощение полнейшей невозмутимости, когда затрусил обратно к своему хозяину, высунув язык и виляя намокшим хвостом.

К этому моменту Денди Лэсс уже буквально изнемогала от нетерпения. Она тряслась всем телом, вращая глазами, как бешеная.

Отлично понимала, что теперь ее очередь, и то, что ей приходилось все еще прижимать свой зад к земле и сохранять сидячее положение, просто убивало ее.

Сантэн, не глядя на нее, призвала все свои телепатические способности, чтобы удержать собаку в повиновении. Судьи садистски затягивали паузу, притворяясь, что совещаются и сверяют свои записи, но на самом деле испытывая Денди Лэсс на прочность в наиболее экстремальной для нее ситуации. Стоило ей сорваться с места до сигнала, и она была бы немедленно дисквалифицированна; малейший изданный ею звук привел бы к суровому наказанию.

«Мерзавцы! – с горечью думала Сантэн. – Черт бы побрал всех этих идиотов. Ну выпустите же мою красавицу. Ну давайте же!»

С губ Денди сорвался еле слышный подавленный звук, похожий на квакание огромной лягушки, которая залезла под одеяло и там подверглась нападению целого роя лесных пчел; Сантэн незаметно для судей вытянула указательный палец вдоль бокового шва своих модных брюк, и Денди сдержала очередное высказывание.

Наконец главный судья оторвался от своего блокнота.

– Пожалуйста, номер три, – крикнул он с противоположного берега, и Сантэн резко скомандовала: «Апорт!» И Денди Лэсс устремилась вперед подобно позолоченной стреле, сорвавшейся с тетивы.

Достигнув воды, она поджала под себя передние лапы и исполнила безукоризненный по стилю прыжок, достойный лучших специалистов стипл-чейза; она ударилась о поверхность водоема в пятнадцати футах от берега, там, где уже не было водорослей. Затем вынырнула и поплыла, и сердце Сантэн преисполнилось гордостью: так лихо прыгнуть в воду мог только настоящий чемпион.

Денди Лэсс плыла, как выдра, извиваясь всем телом и оставляя на воде широкую V-образную рябь. И тут Сантэн почувствовала, как гордость, распиравшая ее грудь, уступает место ледяному ужасу; она поняла, что Денди совершает ту же ошибку, что и Эмбер Джой. Возможно, из-за длительного ожидания или по какой-то иной причине, но внимание ее ослабло, и теперь она слегка забирала против ветра и течения, направляясь прямо в мертвую зону, где запах дичи не будет до нее доходить.

На мгновение Сантэн готова была пойти на то, чтобы подсказать собаке верное направление даже ценой штрафных очков. Если Денди найдет утку, даже с ее помощью, они все равно утрут нос Эмберу Джою; однако для окончательной победы каждое очко было на вес золота, а Сантэн уже ощущала во рту ее сладостный вкус. Поэтому она не двинулась с места и не прикоснулась к своему свистку, который висел на шнурке у нее на шее.

Денди Лэсс еще на берегу прикинула расстояние до добычи с точностью до нескольких футов; добравшись до зарослей камыша, которые окаймляли дальний берег запруды, она сделала круг, но от искомого места ее отделяло не менее трех ярдов. Если Эмбер Джой в этой ситуации продолжал бесплодные поиски, удаляясь при этом все дальше и дальше от птицы, то Денди Лэсс остановилась и, гребя лапами, повернула морду в сторону Сантэн, стоявшей на берегу все на том же самом месте.

И тогда Сантэн, как бы невзначай, сунула левую руку в карман своих брюк. Ни один, даже самый строгий судья с орлиным зрением не распознал бы в этом еле заметном движении скрытого сигнала, но от взора Шасы он не укрылся.

«Старушка ничуть не изменилась. – Он усмехнулся и покачал головой. – Победа любой ценой, все средства хороши, главное – не быть пойманной».