Рамон относился к деньгам с таким же презрением. С одной стороны, они вызывали у него отвращение, как олицетворение и сама суть капитализма. Он терпеть не мог подчиняться тем самым законам экономики и купли-продажи, уничтожению которых посвятил всю свою жизнь. Он испытывал чувство омерзения, когда ему приходилось торговаться с Москвой из-за денег, необходимых для дела; это глубоко унижало его. И в то же время он еще в самом начале своей карьеры обнаружил, что его начальники весьма одобрительно относятся к его попыткам самому раздобыть средства на собственные операции.

В Мексике он стрелял по голубям. Во время учебы во Флоридском университете закупал наркотики в Южной Америке и торговал ими в студенческом городке. Во Франции перепродавал оружие алжирцам. В Италии занимался контрабандой валюты, а также подготовил и осуществил четыре весьма прибыльных похищения. За все полученные таким образом доходы он скрупулезно отчитывался перед Гаваной и Москвой. Их одобрение выражалось в его быстром продвижении по служебной лестнице и в конечном счете привело к тому, что он в столь молодом возрасте должен был заменить генерала Сисеро на посту главы целого отдела четвертого управления.

С самого начала Рамон прекрасно понимал, что жалкая сумма, выделенная Сисеро на операцию с Красной Розой, совершенно недостаточна. Ему необходимо было как можно скорее раздобыть дополнительные средства; к тому же эта маленькая прогулка в Испанию предоставляла ему идеальную возможность приступить ко второму этапу операции.

В тот вечер они решили отпраздновать победу Рамона в небольшом ресторанчике, укрывшемся от толп туристов в одной из тихих аллей, где Изабелла оказалась единственной иностранкой среди посетителей. Ресторанчик специализировался на дарах моря; их обед состоял из изысканной паэллы, [4] приготовленной в строгом соответствии со всеми традициями, и вина, рожденного в одном из поместий, которое когда-то принадлежало семье Рамона; оно производилось в столь малом количестве, что никогда не попадало за пределы Испании. Оно было бодрящим и ароматным и при свете свечей имело мягкий зеленоватый отблеск.

– А что случилось с твоими родовыми поместьями? – спросила Изабелла, попробовав вино и выразив восхищение его вкусом.

– Мой отец лишился их, когда к власти пришел Франко, – сказал Рамон, понизив голос. – Он с самого начала был антифашистом.

Изабелла понимающе и сочувственно кивнула. Ее собственный отец в свое время сражался против фашистов, и она разделяла очень удобную и модную тогда веру своего поколения в природную добродетель всего человечества и страстное, хотя и весьма смутное, стремление ко всеобщему миру; она понимала, что фашизм был чем-то в корне враждебным всему этому. Она носила в своей сумочке значок «Запретить Бомбу», хотя никогда не прикалывала его к одежде: это считалось крайне вульгарным.

– Расскажи мне о своем отце и вообще о семье, – попросила она. Ей вдруг пришло в голову, что, проведя с ним вот уже почти неделю, она, в сущности, ничего о нем не знает помимо того, что сообщил ей за обедом испанский поверенный в делах.

Она, как зачарованная, слушала рассказ Рамона об истории его рода. Один из предков получил титул маркиза после того, как принял участие в экспедиции Колумба к берегам Америки и островам Карибского моря в 1492 году; древность родословной произвела на Изабеллу огромное впечатление.

– А наша родословная началась с прадедушки, Шона Кортни, – заявила она осуждающе, будто ее предки в чем-то перед ней провинились. – Он умер где-то в двадцатых годах. – Произнеся эти слова, она впервые подумала, что если Рамон станет отцом ее ребенка, то в один прекрасный день тот сможет похвастаться столь же знатным происхождением. До этого момента ей вполне хватало простого общения с Рамоном, но теперь, когда она, низко наклонившись к нему, смотрела в его глаза при таинственном свете свечи, ее желания росли с каждой минутой. Он нужен был ей целиком; никогда в жизни она не испытывала столь сильного стремления что-то заполучить.

– И как ты видишь, Белла, несмотря на все это, я не богат.

– А вот и врешь. Я сама видела, как ты сегодня положил на свой банковский счет двести тысяч долларов с хвостиком, – весело возразила она. – По крайней мере, еще на одну бутылку вина для меня тебе денег хватит.

– Если бы тебе не нужно было завтра утром возвращаться в Лондон, я мог бы на эти деньги свозить тебя в Гранаду. Я сводил бы тебя на корриду, показал бы свой родовой замок в Сьерра-Неваде…

– Но ведь тебе тоже нужно возвращаться в Лондон, – запротестовала она, – разве нет?

– Ну, я мог бы задержаться на несколько дней. Ради того, чтобы побыть с тобой, я готов на все.

– Послушай Рамон, я ведь даже не знаю, чем ты занимаешься. Как ты зарабатываешь себе на корочку хлеба?

– А, разные банковские дела, – он небрежно пожал плечами. – Я работаю на один частный банк и отвечаю за его операции в Африке. Мы кредитуем новые компании в Центральной и Южной Африке.

Перед мысленным взором Изабеллы вихрем проносились поистине захватывающие перспективы. Отсутствие у Рамона большого состояния с лихвой компенсировалось знатностью его происхождения, к тому же он еще и банкир. Разумеется, в руководстве «Кортни Энтерпрайзиз» найдется место для первоклассного специалиста по коммерческим банковским операциям. Все складывалось как нельзя лучше.

– Я больше всего на свете хотела бы увидеть твой замок, Рамон, любимый, – прошептала она охрипшим от волнения голосом и тут же подумала, а сколько стоит замок, и нельзя ли уговорить Гарри его выкупить. Ее брат Гарри был президентом и финансовым директором «Кортни Энтерпрайзиз». Как и все остальные члены семьи мужского пола, он никогда не мог устоять перед ее чарами и уловками. К тому же, как и большинство Кортни, был ужасным снобом. Маркизе нужен замок – для него это могло прозвучать весьма убедительно.

– А как же твой отец? – спросил Рамон. – Ведь ты ему, кажется, обещала вернуться в понедельник.

– Моего отца предоставь мне, – твердо заявила она.

* * *

– Белла, это совершенно неподходящее время для того, чтобы будить пожилого человека, – недовольно пробурчал Шаса в телефонную трубку. – Ты вообще знаешь, который теперь час?

– Уже седьмой, и мы уже искупались, и ты вовсе не пожилой. Ты молодой и красивый, самый красивый мужчина из всех, кого я знаю, – проворковала Изабелла на другом конце международной линии.

– Звучит зловеще, – пробормотал Шаса. – Чем экстравагантнее комплимент, тем возмутительнее просьба. Ну и что вам угодно, юная леди? Что вы там затеяли?

– Какой же ты противный старый циник, – сказала Изабелла, водя пальчиком по волосатой груди Района. Он раскинулся рядом с ней, совершенно обнаженный, на двуспальной кровати; его тело было все еще липким, влажным и соленым после купания в Средиземном море. – Я просто позвонила, чтобы сказать, как я тебя люблю.

Шаса усмехнулся.

– Надо же, какой заботливый мышонок. Вся в меня. – Он откинулся на подушки и свободной рукой обнял за плечи лежавшую с ним рядом женщину. Та сонно вздохнула и придвинулась ближе, положив голову ему на грудь.

– Как Харриет? – осведомился Шаса. Харриет Бошан согласилась прикрывать испанское турне Изабеллы.

– Отлично, – заверила Изабелла. – Она сейчас рядом со мной. Мы прекрасно проводим время.

– Поцелуй ее от моего имени, – распорядился Шаса.

– Охотно, – сказала она и, прикрыв ладонью трубку, нагнулась и взасос поцеловала Рамона в губы. – Она тоже тебя целует, па, но при этом решительно отказывается лететь сегодня утром в Лондон.

– Ага! – сказал Шаса. – Вот мы и подошли к истинной причине всей этой дочерней нежности.

– Па, это не я, это Харриет. Она хочет съездить в Гранаду. Там будет бой быков. И она хочет, чтобы я поехала с ней. – Изабелла выжидающе замолчала.